Anger+desperation

I squatted the Yarls Wood in my dreams last night. Or it squatted me, because it did squat me. UKBA squatted me. London did as well. Last 28 years I've been limited in my movements as an essential thing. First 20 years I spent in small city in Russia called Kaliningrad. This is very special type of Russian torture - to live in the city where you face borders in two hours going by car in any directions. Guess how many hours is the train to Moscow or Saint-Petersburg? 25! Then I left that place and faced another type of limitation - visas. Fake documents, lie about my job, salary, bank accounts, plane tickets, hostels... To visit other countries you should have this type of life in Russia. You should be presentable! Where is the logic? But it wasn't the worst. Last 6 month before I left I couldn't have gone anywhere even in Russia because of the political persecution. My friends went to Tunisia, Belarus, Asia etc, I didn't feel free to move even in Saint-Petersburg. So I escaped, claimed asylum having thought that it will give me this fucking freedom of movement. Yes, right, sure. Now UKBA forces me to sigh in every two weeks, I have no papers and I can't work so I have no money to travel even in the UK, when (if) they give me the refuge status after couple of month of paper work I'll be able to leave the UK just for 3 month every year next 10 years still having an obligation to sign in. They also demand my dog to have a fucking passport which costs shitloads, but it's ok. I'll have to castrate and microchip him, give him dangerous injections and so on to get a piece of paper... So every fucking year it's just worse and worse and it'll never be better! How people can be free without freedom of movement? Fucking states, borders and people in suits!!! Biofascism! Just to know, anger and desperation is a very dangerous combination!

13 дней до моего интервью

      

      То, как работает биополитическая машина перераспределения людей по планете Земля. Ты несчастлив, беден, одинок, загнан, несогласен, устал, плохо тебе, в общем. Ты хочешь уехать, переехать на другой кусок земли, ну нет, в другое государство, в другую политическую и экономическую ситуации, говорить на вашем языке, есть вашу еду, что угодно. Ок, пусть, ты можешь попробовать, но давай так: за это тебя препарируют, распишут по минутам, по сантиметрам, лишат приватности, потребуют объяснений, опустят до уровня не-человека, сбежавшего, падшего, изменника. Изменника чему?
      Тебя будут пытать 7 часов, чтобы найти несоответствия в деталях, которые ты бы никогда в жизни и не помнил, если бы они не потребовали. Почему не помнишь? Потому что вообще-то ты сделал все, чтобы забыть, возможность забывать - это самое ценное, что у нас есть. У нас, но не у тебя, потому что нам нужны все детали твоей жизни, все твое прошлое вдоль и поперек, твое время теперь протекает иначе, вспять, обратно. Ты сейчас - это ты в 25, в 21, в 18. Конечно, все имеют право на ошибки, но твои ошибки мы должны учесть, записать и обработать. Чтобы тебе помочь. Чтобы тебе было проще. Чтобы ты был счастлив.
      Ты думаешь, ты говоришь правду? Да, ты говоришь правду, ты думаешь, что говоришь правду, тебе всегда казалось, что это и есть правда, но теперь ты сомневаешься, потому что мы знаем, что ты будешь изначально лгать, ты пришел лгать, те, кто просят убежища - все лжецы, воры и ублюдки. Так что давай еще раз все повторим, не надо смотреть на нас как на мучителей, помни, что мы здесь ДЛЯ ТЕБЯ. Ты никогда не узнаешь, что они действительно думают, потому что их научили принимать различия, не реагировать на чужую боль, быть объективными. Объективная истина. Они - работники системы, пчёлки. Так надо.
      А тебе надо доказать мне, что ты не можешь вернуться обратно. Восстанови все связи и взаимодействия, свяжи имена, места, даты, напиши людям, которым бы в жизни не стал писать. Друг, любовник, родственник. Вся информация - строго конфиденциальна, мы можем подписать об этом бумагу. Так что не бойся рассказать мне все свои секреты и предать половину своих друзей, это все только тебе на пользу.
      А теперь объясни почему. Расскажи мне, убеди меня. Ты должен убедить меня здесь и сейчас, переложив все на мой язык сухой бюрократии. Извините, но слова "любовь" и "революция" надо заменить. И только попробуй отвлечься и сказать не то, что они хотят услышать, тебе не поверят и отрубят пальцы. Потом отрубят кисти. Потом руки. Мысли логично, привычно, нормально. Почему ты нелегально замужем? Зачем ты бросила первый университет за неделю до защиты диплома? Как оказалось, что ты участвовала в пяти акциях за месяц, и все они происходили в разных городах?
      Откуда я знаю? Я знаю, что между нами - космические мили или доли миллиметров, не важно, между нами граница. Иерархия. Предапокалиптическая расстановка сил. Я провожу дни, гугля себя в интернете, собирая бумаги, свидетельства, доказательства, я расчленяю себя своими собственными руками, кто-то так за меня так придумал. Ты - тратишь несколько оплачиваемых часов на то, чтобы решить про меня, мою собаку, моих друзей, мой дом, мои годы, мои интересы, мою идеологию, сколько подобных решений в день ты принимаешь? Мое тело - это единственное, что мне принадлежит, и ты решаешь за него. Я знаю это, чувствую это и буду помнить об этом еще очень долго.
      Мое интервью - 17 февраля. Олимпийские игры с освобождением политзаключенных и смягчением гомофобного закона очень усложнили мою задачу. Иногда мне кажется, что я бесполезно трачу время, дни, недели, очень много времени. Иногда я слышу опять и снова, если ты получишь политическое убежище как ЛГБТ из России, то это будет прецедент, и это невероятно упростит получение убежища для ЛГБТ не только в Великобритании, но и в Европейских странах. Ты должна это сделать. Ты не можешь не сделать. Ок. 13 дней до интервью.

Photo by John Kenn Mortensen

195 Mare Street

       Вы спрашиваете меня когда заканчивается анархо-туризм и начинается political exile, я отвечаю: когда не оказывается времени писать. Десяток начатых текстов о самых полных, желтых, избалованных моментах, просроченные визы, длинные волосы, острая потребность жить вечно. Перемещение по странам, по людям, по идеям, вдавливание до упора кнопки радости. А теперь другое: я хочу  врасти в землю, стать землей, быть необходимостью и оставлять после себя свидетельства своего существования.  Ненадолго, потому что потом опять все снова, так и только так, пока мое тело не износится до состояния, когда мне придётся умереть.

       Но это не скоро, а пока я сижу на кровати, под розовым одеялом со специальными рукавами, так, что только голова и руки снаружи. Стена справа – выцветшие обои с китайскими девственницами, изящные фарфоровые позы, точки вместо рта. Слева – стена, обитая перламутровой шерстью, леопардовой не найти. Куча подушек, одеял, специальная полка для боксерских перчаток, свечи, костюм волшебника, скейтборд, 3D дом периода Викторианской эпохи, щели, складки, дыры в потолке, полу, стенах, одежде, посуде, в моем теле очень много дыр, особенно, когда я двигаюсь, так что это нормально. Это моя комната, она в доме, дом на улице, а улица в районе и только потом в городе. 195 Mare street, Hackney, London.

    
        Полтора  месяца назад мы засквотировали огромное здание, большое, старое и упрямое. По утрам, когда я спускаюсь по лестнице, я чувствую, что оно в один день загорится, разрушится или утопит себя, только чтобы назло. Каждый день мы боремся с выбитыми окнами, дырами в потолке, ободранными обоями, голубями, мышами, пылью, сгустками материи нечеловеческой природы, ветер разносит всё это по коридорам и комнатам, путает так, что мы теряем ориентиры и часами блуждаем по дому, не узнавая ни пространство, ни друг друга. Ливень в гостиной – моя любимая трагедия. Я смотрю как вода бежит по стенам, капает в тарелки, просачивается между половицами, льется по мне, я медленно мокну, представляя, что я сижу в доме, где с потолка вода бежит по стенам, капает в тарелки, просачивается между половицами, льется по мне... Вчера не было дождя и мне было не по себе, как в голодном желудке большого спокойного животного.

     
        Я не очень разбираюсь в днях и ночах, как они связаны и как их считать, но я знаю точно, что теперь мы уже починили крышу, провели электричество, заделали дыры,  вставили окна, вымели грязь, покрасили стены, но голубей и мышей оставили, сквотерская этика. Есть такое слово - «комфорт», иногда я сомневаюсь в том, что именно оно значит, но знаю точно, что теперь мы к нему ближе. Потому что две недели назад мы, наконец, открыли social center со всеми привычными атрибутами: pervert screenings, queer free shop, alco trash bar, hard core vegan kitchen, dark metal bike workshop, dirty language school, anti-eco public garden etc. Сейчас это самый большой anarchist social center в Лондоне и мы все в шоке. Я до сих пор не понимаю, как у нас появляются вещи: килограммы одежды, десятки разобранных велосипедов, коробки посуды, диваны, стиральные машины, печи, холодильники, человеческие тела, органы животных, коллекции экскрементов, килограммы частей сушеных насекомых… Нет, конечно нет, холодильники, инструменты, строительные материалы. Клюшка для гольфа, бычьи рога, костюм супермена. 

        На первом этаже у нас кафе, фришоп, кинотеатр, модный бар и огромная сцена, под которую можно прятаться и сидеть часами. В подвале - веломастерская. За окном – сад, из гостиной – выход на уютную крышу, там: валяться, пить вино, играть в футбол, рассказывать секреты и придумывать сплетни. Нас восемь, девять, десять и две собаки, одна из которых на самом деле кошка,  каждый день мы встаем, пытаемся вставать, в одно время, будим друг друга самыми отвратительными способами, затем чай, кофе, джоинт, кто что делает сегодня, как заставить горы грязной посуды исчезнуть, что делать с глубокой 5х2 метра дырой в полу, бассейн, камера пыток, хранилище пьяных панков? Еще один день и мы все еще тут.

       Чиним, моем, строим, ленимся, переодеваемся, пляшем, играем в прятки. Потом нам надоедает, мы садимся на велики и едем, купаться в грязном канале, лазить по деревьям, ужинать на соседних сквотах, искать новые дома, исследовать город, концерты, голые вечеринки, пьяные шатания, помойки, затем усталые перемещения, откровенные беседы, рой пытающихся говорить людей, но это уже утро.  Так вышло, что мы все очень наглые, честные, гиперактивные и нам вообще плевать, именно поэтому я  впервые за эти три месяца чувствую себя как дома. Про нас говорят, что мы сексисты, мачисты и дети дьявола, но в ответ мы только сотрясаемся от смеха, держась за наши большие сытые животы. Наша crew – это семья, банда, тусовка, о которой каждый из вас мечтает всю свою жизнь и чаще всего не находит.

 

        Кроме этого, я читаю книги, читаю классическую русскую литературу, чтобы помнить язык, перевожу тексты, работаю, нет, уж не работаю, в веганском ресторане, пишу, организую языковую школу и фри-шоп, устраиваю вторую кухню для постоянного кафе внизу, коллекционирую рецепты коктейлей для бара, учу французский и испанский, преподаю английский и русский, занимаюсь муай тай в засквотированном спортзале, пускаю пузыри, состою в секретном закрытом клубе  женщин-сквоттеров, борюсь за права ЛГБТ в России, езжу на велосипеде, загораю под солнцем, мокну под дождем, три пары обуви – все мокрые, сушу их в стиральной машинке, смотрю Orange is the New Black или Animal Autopsy, в одном кармане у меня кусок гашиша, во втором - пакет травы, изучаю bitcoin, катаюсь на моем новом скейтборде, живу в Hackney.
 

       Да, я живу в Hackney и это охуенно. Охуенно – жить там, где ты должен жить. Hackney – это Kreuzberg в самом начале джентрификации, с той только разницей, что сквоттинг в Лондоне все еще очень возможен. Вокруг сквота – куча вьетнамских и китайских магазинов, 1 pound shops, турецкий ресторан с килограммом хумуса за 2 фунта, церковь с самым большим candle dumpster ever,  самый красивый на свете Regent’s Canal, салатовый парк, склад дестрибьюции овощей с неограниченным количеством еды каждое утро, помойки Iceland, набитые хлебом и булочками, бассейн, офис с 3D-принтером, библиотека, в которой хочется остаться навечно, соседи, которые полюбили нас так, что нам нужно сквотировать дополнительное здание для их подарков. В общем, все, что нужно для зависти – оно вокруг меня и моего дома.

        Сверхтайное, второе, название нашего дома – bubble house, потому что все, кто здесь живут – профессиональные бабблеры. И теперь и я. Что это значит? Это значит, что молодые красивые люди, с полубритыми цветными головами, грязными собаками и ленивыми, но добрыми, улыбками пускают много пузырей, или мало, но большие, или целый поток разных, но таких, что не помещаются в ваши фотоаппараты, вы отходите подальше, просите повторить,  это нужно показать друзьям, родителям, детям, нет, еще одна с вами на это фоне, три попытки, наполненная радугой область, обычно округлой формы, ограниченная стенками из специальной жидкости. Да, мы – обладатели особенной магической формулы, загадочной субстанции, делающей детей счастливыми, а всех остальных - идиотами. 

        Иногда меня начинает укачивать от этой устроенности, от сочных манго и мягких матрасов, от возможности лежать неподвижно и не отвечать на вопросы, от того, что все, что тебе хочется – нужно просто взять, что если не сделаешь что-то сегодня, то, возможно, сделаешь это завтра. Я могу голой бегать по комнатам, ссать в чью-то тарелку, сжечь себя посреди дома – и это будет ок. Периодические конфликты и моменты всеобщей усталости – это наша единственная связь с реальностью. Мы можем часами сидеть, в дождь – под Dark Buddha Rising, в солнце – под Ultimate spinach, и молча курить. Я не доверяю людям, которые постоянно счастливы.

        Только что я увидела огромную крысу, перебежками изучающую комнату моего друга. Длинное тело, кожаный хвост, усы. Что это значит? Это значит, что тут больше нет мышей, а также, что мы все-таки грязные, и что нас, возможно, скоро выселят. Я не люблю крыс, это унизительно – иметь хвост длиннее, чем ты сам. Я показала моему другу щель, через которую она пропала, и он мне не поверил. Мне никто не верит, не верят они, что Россия – это дерьмо, что я не помню ни одного стихотворения, зато разбираюсь в теории множеств, что самое страшное – это скука, что можно представить самую жестокость, сделать ее, и тебе за это ничего не будет. Поэтому, если нас выселят, то я буду сожалеть, но не очень. Окружать себя удобствами и ежедневно жить среди них – чертова обломовщина, онанизм и позор.  Именно поэтому через два месяца я уплываю в Мексику, потом постоянно на юг, пока не упрусь в конец континента, или раньше в чей-нибудь Калашников где-нибудь в Колумбии. Но об этом, как и о кое-чем другом  - отдельный doc файл, открытый вот тут вот уже. Oi! 

Calais - 2

       Я умею останавливать время и расширять пространство, именно поэтому я все еще в Кале. Все началось с того, что кухня прекратила свою работу неделю назад, кастрюли уехали обратно в Англию, а мы остались тут. Я не проверяю почту, не просматриваю фейсбук, не читаю новости. Возможно, Путина уже все-таки убили, или Россия сгорела в пожаре, или весь Питер смыло огромной волной, но мы не знаем об этом, нам вообще на это наплевать. Почему?

       Потому что, только прекратив готовить, мы поняли, о чем вообще речь. Мы начали изучать, исследовать, внезапно научились задавать вопросы. Кто-то очень устал и уехал домой, но многие остались, мы остались, и никак не можем прекратить здесь быть. Почему?

       Потому что сейчас я сижу на одном из прекраснейших сквотов в мире, в огромной технической школе для женщин. Захват этого здания мы планировали всего несколько дней, потом еще немного бродили по крышам, прыгали по трубам, карабкались по стенам, и вот мы на месте. 

       Тут очень много места и очень милые занавески. Лестницы, ведущие непонятно куда, тайные комнаты с сотнями женских журналов. Мы решили захватить это пространство, во-первых, потому что оно очень крутое, а во-вторых, потому что несколько сквотов с мигрантами скоро будут выселены, и десяткам людей негде будет жить. Сквотировать что-либо во Франции – это значит находиться в здании 48 часов, после чего ты можешь быть выселен только по решению суда. Поэтому два дня назад мы заказали сюда пиццу, прислали сюда красивую открытку, повесили почтовый ящик с нашими именами. Мы готовы. 

         Мы проснулись утром, забаррикадировали дверь,  повесили баннер, позвонили прессе, а потом просто ждали. Полиция приехала очень быстро, но также быстро и уехала. Мэр города в отпуске, полиция не может принимать самостоятельные сиюминутные решения. Поэтому мы тут, друзья передают нам горячий кофе, сэндвичи, картошку фри, грибное ризотто, манго лично мне, vegan privilege, это очень круто спускать веревку и получать корзину сюрпризов. Нам очень нравится, что можно делать ничего, то есть тусоваться, рассказывать друг другу страшные или веселые истории, играть в дурацкие игры, брать у Иры уроки по кудо и английской грамматике, рисовать на стенах, заниматься любовью, сочинять стихи и читать их тут же, и при этом делать очень важное дело - сквотировать здание для десятков друзей, у которых сейчас большие проблемы и которым только мы можем помочь. 

       Хотя нет, видимо, не можем. Почему?

       Потому что сейчас я сижу в маленькой отвратительной камере в полицейском участке, холодные мокрые полы, а я босиком, туалет занимает треть пространства, и он воняет, очень сильно воняет, монотонный звук бесполезного  кондиционера выносит мне мозг, я хочу спать, есть, гулять, что угодно, только не быть здесь. Полиция пришла раньше, чем им можно, у нас было всего 30 секунд, они забрались через окно, мы даже не успели проснуться,  когда услышали шаги, потом побежали, крики, бьющееся стекло, дубинки и так далее. Арестовали только троих, повалили на пол, железные тугие наручники, очень громкая сирена по пути в участок, мы облажались. Во время интервью никто из нас не произнес ни слова, не назвал ни одного имени, не отреагировал ни на одну провокацию. Маленький слащавый ублюдок, улыбаясь, говорил мне на своем идеальном родном французском, что у меня есть два варианта: тут же отправиться обратно в камеру или все же провести 20 минут на солнце, но для этого мне надо кивнуть, просто подать сигнал согласия, коммуникации, проигрыша. Я не знаю, как я сдержалась и не плюнула ему в лицо. На хуй мне твое ебучее солнце, когда внутри все вонючее, тухлое и черное, as black as my ideology, когда сотни людей оказываются в ловушке твоей неосознанности и трусости, когда ты – один из сотен тел, живущих только собой и своей упрощенной, лимитированной экзистенциальной тошнотой, ты держишь меня тут, на своей, нет, даже не своей, ты знаешь вообще чей территории? Это все, что ты можешь от меня получить, мое физическое присутствие, часы и минуты моей жизни. Потому что мне плевать, я исключаю себя из этого, твоего, пространства, я думаю. Я думаю, что мы все оказались на неправильной стороне капитализма, что мы должны занимать и вытеснять, пока не останется ничего не нашего, что мы не должны ждать, терпеть и делать исключения, we are fucking angry, что все, что у нас есть – это дружба, это мы. Я забыла об этом в России, в России со мной не умели дружить, а тут я опять вспомнила, поняла, что все это черт побери значит. Почему?

        Потому что потом нас все же выпустили и конечно же встретили, нас привезли домой и накормили ужином, нас обнимали и задавали сотни вопросов, а потом мы пошли пить портвейн и случайно угнали что-то плавающее, не знаю как это по-русски, pontoon, и долго на этом плавали по каналу, ведущему в море, в пролив, в Англию. А весь следующий день мы валялись во дворе, освобождали продукты, готовили чудо-еду, стригли друг другу волосы,  а потом напились и пошли в парк развлечений, бесплатно залезая на все аттракционы, пиво, spliffs, картинг, мы заняли все гоночные машины, суперпогоня, мы постоянно слышали «спокойнее», «тише», «остановитесь», но нам было все равно, мы сбивали друг друга, обгоняли, прыгали по машинам, из одной в другую, кричали, разрушали все вокруг и очень долго не могли остановиться. Почему?

       Потому что мы вернемся в школу и оставим ее себе. Мы построим сотни баррикад, заблокируем окна, разрушим лестницы, придумаем новые стены. Люди должны где-то жить, мы должны где-то жить.  Через несколько месяцев я буду абсолютным refugee, так что все это обо мне, про меня, со мной, я не вернусь в Россию.

       Потом я пошла спать, но теперь проснулась, потому что очень много дел, и еще потому что через пару дней я и мы, все, кого я успела уговорить, едем потеряться в Пиренеях, как я очень давно хочу. Мы будем долго блуждать в горах, жечь костры, обниматься с овцами, бегать за лошадьми. Чтобы забыть все, что было тут, а потом вернуться сюда и начать все сначала. Почему?

        Потому что сидя в камере все эти часы, я видела десятки мигрантов, которых изъяли из под машин, из багажников, с крыш, неважно, они все арестованы, они сидят напротив меня, прозрачные стены камер, мы общаемся знаками, сколько я здесь, почему, куда я еду, откуда я знаю, куда я еду, зато они знают, они показывают мне фотографии своих семей, или своих разбитых лиц, или футболки с надписью England, пытаются рассказать свои истории, такие похожие, нам не нужен язык, мы все прекрасно понимаем. Потом их уводят, приводят других, и еще, и еще, а я сижу, и еще буду сидеть, white privilege.

        Я не знаю, что еще сказать, что еще выбрать, как объяснить. Каждый раз мне все сложнее и сложнее писать по-русски и каждый раз я все менее и менее понимаю, кому я пишу.  Но чем дальше, тем интереснее, очень хорошо. Сейчас я иду наращивать бороду, мой друг пожертвовал мне свою, потом мы пойдем на местную дискотеку, а потом будет новый день, очень хорошо, что и его я проведу не в России. Удачи!

Calais

     

        На днях был месяц, как я уехала из Питера. Уже месяц или всего месяц - пока что сложно решить. Единственное, что я могу сказать точно, это то, что мне с трудом вериться, что  я когда-то там жила, а когда я зачем-то вдруг смотрю все эти красивые разноцветные фотографии, то они сливаются для меня в какой-то монолитный поток информации и получается такое кино, сериал, в котором я как будто бы никогда не участвовала. Смотреть их и смотреть сериал "Офис" - для меня сейчас одно и то же,  что-то очень родное, но в то же время что-то, чему  я абсолютно не принадлежу.  Ощущение, что я наконец-то выбралась из какого-то темного душного заболоченного леса – плюс сто к осознанности того, что я делаю сейчас.
        Теперь я  в Кале. Это такой маленький полумертвый городок на границе между Францией и Англией, на берегу большого красивого Ла-Манша, по одну сторону которого люди катаются на яхтах, занимаются винд-серфингом, запускают воздушных змеев, бегают за своими визжащими от радости детьми, за ними бегут собаки с сосисками за 15 фунтов в зубах, за собаками бегут жены, в красивых бикини на загорелых, аккуратно сделанных телах, за женами бегут любовники, тех и других, фотографируя все это на телефон, кривой горизонт, блики на воде, волосы во все стороны, белые светящиеся зубы, фильтр, вытягивающий яркость, насыщенность, глубину, share, свеже-зафиксированный момент счастья, мы - белые довольные англичане и только попробуйте в этом усомниться.

       На другом берегу - комично противоположное. Люди из самых разных африканских, арабских, азиатских и прочих стран пытаются пересечь водяную границу, чтобы иметь возможность работать, растить детей, покупать новую одежду и вкусную еду. Все то же самое, только без яхт. Кале - барьер, последнее испытание многолетнего квеста, и далеко не все в состоянии его преодолеть. Прячась на крышах трейлеров или рядом с мотором или среди овощей и строительных материалов, некоторые не доезжают до пункта назначения, задыхаясь от газа или отсутствия воздуха, падая с крыш, теряя сознание. Британское правительство дополнительно спонсирует французские пограничные службы в Кале, ежегодно тратя на это миллионы. Представляю этих пузатых мужчин в галстуках, каждый месяц равнодушно подсчитывающих процент от бюджета, которым должен быть уже наконец-таки решен «миграционный вопрос» 

        В Кале есть несколько мест, где живут мигранты, это несколько сквотов и лес, точнее несколько лесов, Jungles, как их называют местные. Джунгли - это самый хардкор. От сотни до тысячи человек самых разных национальностей постоянно находятся в лесу, некоторые спят в палатках, остальные строят маленькие убежища из ничего. Но это все на одну ночь, их жизнь, весь их быт устроен с учетом того, что утром придет полиция, им придется бежать и прятаться на деревьях, от 10 до 30 человек не смогут это сделать, их арестуют, возможно, изобьют, но точно будут издеваться, в очередной раз сфотографируют и снимут отпечатки пальцев, а потом отпустят. После нескольких раз есть риск попасть в тюрьму на более продолжительный срок, а потом быть депортированным в страну первого пребывания в зоне ЕС, либо в Грецию, либо в Италию, тысячи километров и много лет обратно, в одну из стран с худшей миграционной политикой во всей Европе, где и будет решаться их судьба, и скорее всего так, что больше они никогда не захотят пытаться хоть что-то поменять в своей жизни.

       Остальные же, спасшиеся в лесу, опять потеряют часть того, что накопили за ночь, потому что у местной полиции есть привычка разрушать дома, сжигать одежду, ссать на еду и так далее, «белые цивилизованные люди». И да, полиция никогда не приходит по воскресеньям, потому что у нее заслуженный выходной.

       Джунгли состоят из нескольких, воюющих между собой, лесов. Отдельно живут люди из Афганистана и Ирана, в другом лесу арабы и африканцы, в третьем пакистанцы и еще кто-то. У каждого леса есть своя мафия, которая воюет с мафией других лесов, а значит и жители лесов воюют тоже. Конечно же, речь о разделении зон влияния. В первую очередь, мафия занимается переправкой людей через границу, естественно, за деньги. Стоимость зависит от многих факторов, но в целом ценник - от 500 фунтов. Иногда люди отдают все деньги и ждут месяцами, но так ничего и не происходит. Задача мафии - найти фуры, где можно спрятать людей, в основном без ведома водителей, иногда с их согласия, но это дороже, иногда  этому сопутствует полиция, но это очень редко и супердорого. Кроме этого, мафия занимается организацией обворовывания фур, разделением имущества, поддержанием порядка в джунглях. Это исключительно иерархичная структура, в которой для каждого есть место. У мафии есть высшая мафия, которая тесно сотрудничает с полицией и принимает основные решения. Также есть стукачи, исключенные, любимцы и так далее, по схеме. Так, пакистанцы - самые некотируемые, им жить в Джунлях сложнее всего, а афганистанцы - самые страшные, поэтому им проще. Интересно, что, например, Сирийцы не живут в Джунглях, а когда для них организовали сквот, они были в недоумении по поводу того, что им придется жить в таких условиях, Сирия - далеко не бедная страна. Также есть поселения людей с Дальнего Востока, но это совсем no-go-area, они вооружены в большей степени и охраняют свою территорию как военную зону. Их заработок - торговля секс-работниками, наркотиками и оружием. Очень работаю над тем, чтобы попасть туда в самое ближайшее время.

        

        Иногда тут происходят огромные драки, десятки человек оказываются вовлечены в кровавый ад со всеми доступными видами оружия. Последняя из них была пару недель назад, когда арестовали главу курдской мафии и начался переполох и анархия. Тогда сильно пострадало несколько человек и очень многие оказались в полиции. А несколько месяцев назад произошел какой-то конфликт между мафиозными группировками, в результате чего с утра у входа в Джунгли нашли несколько отрезанных голов жителей одного из лесов. Самое удивительное, что все это происходит на окраине небольшого мелкобуржуазного пограничного городка, пока местные жители работают на своих скучных работах и смотрят телевизор в крохотных уютных квартирках. А если они и знают, что происходит, то реагируют на это ненавистью и насилием. Так, позавчера, несколько человек вернулись на сквот, облитые «отбеливателем», ядовитым веществом,  которым поливают еду на помойках, чтобы ее невозможно было есть. Какой-то человек вылил целое ведро этого дерьма на людей прямо из окна своего дома.  

        Но особенно сложно в Кале приходится женщинам. Их тут всего несколько среди сотен мужчин и у каждой из них есть истории, от которых мурашки по телу. Местная No Border group организовала для них сквот, там можно жить, получать психологическую и медицинскую помощь. Сейчас это место работает так только время от времени, особенно потому что мы все тут живем, но в скором времени это место будет исключительно женским.

        Да, если говорить о женских пространствах, то они необходимы именно в таких местах. В любом из сквотов, а особенно в Джунглях, находиться без мужчин просто нельзя. Вопрос есть ли у меня бойфренд или муж всегда задается в первые 5 минут. Моя история о том, что мой муж здесь, только сейчас в другом месте - работает только время от времени, потому что логика здесь часто совсем другая: если ты спишь с одним мужчиной, то значит, что можешь спать и с другим. Особенно сложно с прикосновениями и пожатиями рук. В основном, пожимают руки мужчинам, рукопожатие с женщиной - это уже что-то специальное. Также, если ты остаешься с кем-то говорить наедине какое-то продолжительное время, то многие реагируют на это как на согласие на более близкие отношения. Если ты трогаешь кого-то из своей аффитини-группы, то это является знаком того, что можно трогать тебя, если не можешь в какой-то момент отреагировать на что-то полным отрицанием, то это воспринимается как подтверждение. К этому всему добавила полиция, которая успешно распространила слухи о том, что все девушки из No Border group - проститутки и с ними надо обращаться соответствующим образом... Это все очень сложно, потому что одновременно хочется со всеми общаться, помогать, дружить и не воспринимать людей как что-то иное.  После нескольких дней я уже чувствовала себя спокойнее по этому поводу, потому что в каждом из мест у меня появилось несколько друзей, которые постоянно дают всем понять, что со мной все это не пройдет. И да, я наконец-то по-настоящему научилась говорить «нет».

        Что здесь делаем мы и я? Кормим людей. Каким-то чудесным дистанционным образом мы саморганизовались в мобильную кухню, в прекрасную kitchen family. В основном мы из Англии, Германии и немножко из России, 12-15 человек. Готовим мы для 250-300 человек и кормим людей в трех местах - в двух сквотах и в одной части Джунглей. Из-за Рамадана мы приняли решение делать только ужин и только после 10 вечера, когда стемнеет, чтобы все могли есть вместе, что и определило наш распорядок дня. В 12 мы собираемся, чтобы вместе позавтракать, пообниматься, почесать друг другу спины, сделать псевдо-зарядку и так далее. Кроме этого, мы говорим о предыдущем дне, о наших ощущениях, о технических проблемах, о конфликтных ситуациях, о меню на этот день, распределяем обязанности, делаем расписание, планируем. Кто-то идет в магазин, покупать/освобождать самое необходимое, кто-то отправляется на skipping (dumpster-diving), кто-то собирает по разным местам вещи, необходимые на сквотах и в джунглях, а у кого-то выходной и те идут валяться на море. Иногда мы все очень ленимся и просто все идем на море, а потом несколько часов истерично бегаем по кухне, делая миллион дел одновременно.

        Готовим мы всегда main dish -  это либо рис, либо паста, либо фасоль, либо кус-кус либо еще что-то с самыми разными "соусами". Прощитанных и запланированных у нас всего шесть блюд, но все очень вкусные. Потом мы их повторяем, используя и дополняя тем, что, возможно, остается с прошлого дня. Хотя последние дни мы очень импровизируем, потом расскажу почему. Но обычно все очень выверено по калорийности, насыщенности и диетичности. Так же мы всегда делаем свежий салат и side-dish из найденных овощей, то есть всего 3 разных блюда, также мы приносим с собой кучу хлеба, воды, йогуртов, фруктов и чего только можем найти на помойке. Очень мило, что при этом все успевают откладывать для меня и моего единственного тут веган-сообщника всякие специальные немолочные вкусности,  это какая-то такая деталь, которая внезапно очень важна в жизни.

         В действительности, мы очень устаем и постоянно стараемся друг за другом следить, чтобы все были накормлены, напоены, отдохнувшие и с табаком. Когда мы возвращаемся домой, все в разное время, но около 12-1 ночи, то мы или идем к Cocney Mafia, которые продают алкоголь за почти бесплатно, особенно радует  ящик темного семи-процентного польского пива за 5 фунтов, либо устраиваем коллективный массаж, когда все десятком рук массируют одного, и так по очереди, иногда идем гулять по пустому ночному городу, или смотрим всю ночь Adventure Time, а иногда просто приходим и заваливаемся спать, потому что нет сил.

         Последние несколько дней все очень изменилось. Во-первых, потому что половина коллектива заболела, а другая очень устала, что снизило продуктивность. Но так как мы уже наизусть знаем все пропорции и количества, можем порезать 10 килограмм лука за полчаса, сделать несколько блюд за пару часов хоть с закрытыми глазами, то все работает. Кроме того, полиция собирается выселить один из сквотов, на другом происходят какие-то конфликты, люди болеют, постоянно для кого-то приходится вызывать скорую, а в Джунглях полиция совсем потеряла ощущение реальности. Поэтому мы каждый день ночуем в одном из мест, точнее остаемся там, потому что спать не приходится. Разговоры, истории, вопросы – это все очень интересно, несмотря на чудовищность. Я не знаю как уместить всю эту информацию в голове, эти интонации, слезы, взгляды, отчаяние, потерянность, истеричную радость, неоправданный оптимизм, благодарность, полноту жизни. Никакой текст это, тем более, не вместит.

        Чаще всего я езжу в Джунгли. Когда я приехала туда в первый раз - я даже не поняла что происходит, потому что люди просто накинулись на еду. Каким-то образом нам удалось их организовать, показать, что можно стоять в очереди и так далее. Тогда же у меня возник странный секундный конфликт с парнем из Афганистана, который потерял половину семьи в войне с Россией и поэтому живет сейчас в лесу. На следующий день людей было намного меньше, потому что утром арестовали 30 человек, это был плохой день. В следующие дни все было проще, пока в один из дней не возникла драка, которая всех очень напугала, но это прошло. Теперь уже люди сами раздают еду, а мы просто тусуемся там, болтаем, рассказываем последние новости. Больше всего я подружилась с одним парнем, у которого на одном из ботинок нет подошвы, зато есть три мобильных телефона последних моделей. Он захотел как-нибудь приготовить настоящий афганский рис в Джунглях,  для чего написал мне целый список необходимых компонентов, а также  попросил привести парикмахера, потому что им всем очень неприятно пересекать границу такими лохматыми и небритыми. Это чудовищная боль, потому что при этом очевидно, что часть из них никакую границу никогда не пересечет… Каждый день, по дороге в Джунгли, мы надеемся на то, что мы приедем и не обнаружим там никого и повезем нетронутую еду обратно, а потом получим десяти радостных писем о том, как им всем, наконец, хорошо, в этой их Англии.

         

       Тем не менее, каждый день есть какие-то хорошие новости о том, что кто-то вышел из госпиталя, кто-то пересек границу, кто-то нашел новый сквот. Каждый день люди хвалят еду, требуют двойные порции, рассказывают какие-нибудь мелкие приятности из жизни, радуются нам и постоянно говорят спасибо. Это все отличается от помощи, которую оказывают здесь специальные волонтерские организации, потому что мы все как будто живем вместе, все решаем одни и те же проблемы, постоянно преодолевая свои и чужие границы. Конечно, я понимаю, что если мы в один день все исчезнем, и не будет никого, кто будет им помогать, то они разберутся, найдут выход самостоятельно, но, то малое, что я могу им дать, being white privileged person - солидарность, это, возможно, самое ценное для них сейчас. И да, теперь я понимаю, что имели ввиду люди, которые говорили, что из Кале невозможно уехать…

        Но сейчас мне надо уже бежать, резать, жарить и так далее. Сегодня я координирую кухню, буду готовить вне списка блюд, пюре и сою с овощами, как когда-то я ела такое же очень вкусное в Ким Чен Ире. Еще будет салат и какие-нибудь немного поджаренные овощи, посмотрим. У меня есть специальный красный фартук с крутой черной крастерской нашивкой, мой личный острый нож, и еще да, я наконец-то очень рада. Пока.

       Читать о событиях в Кале еще можно здесь

       А читать больше моей русофобии можно тут

House of Brag

        Место, о котором я действительно очень хочу рассказать, не могу терпеть и откладывать - это London Queer Social Center. Сейчас, сидя тут за час до прощальной вечеринки, я понимаю, что именно из-за таких мест я сейчас не в России.

         Вечеринка - прощальная, потому что бар, сквотируемый уже несколько недель коллективом House of Brag, принадлежит человеку, который все же выиграл вчера суд, и который получит свое здание обратно, опять пустующим, пыльным и заброшенным, уже на следующей неделe. Хотя, возможно, он вдруг сильно напьется, поссорится с женой, его дочь уйдет из дома, любимая собака умрет от неизвестной болезни, а он просто все забудет и мы сможем быть здесь вечно.

     
          Наверное, надо написать о том, что здесь происходит. Лекции, дискуссии, кинопоказы, мастер-классы, вроде, как обычно, подробности - здесь. Квиры как секс-работники, лгбт-сквоттинг, квир-коммунизм, квир-беженцы, международная квир-солиданорность, лгбт-самозащита, Queer Revolutionary Singalong, Naked Freegan Cooking, Introduction to BDSM... В действительности, все это выглядит как безостановочный поток людей и информации: кто-то готовит еду, кто-то красит ногтти, глаза, губы, красит всех вокруг, кто-то голый, кто-то в нижнем белье, кто-то в красивых блестящих платьях, кто-то рисует баннеры, стикеры, просто рисует, откуда-то появляется еще еда, вкусно, алкоголь, собаки, велосипеды, невероятные люди, кто-то читает книги и валяется во дворе под солнцем, кто-то читает вслух новости, кто-то играет на скрипке и аккордеоне, люди обнимаются и целуются, потом напиваются и кричат. при этом, здесь очень очень спокойно.
         Оказалось, что я ничего не знаю про квир, мне даже кажется, что про теорию множеств я знаю больше, чем про это. Особенно, когда речь заходит про китайскую квир-культуру, про конфронтацию палестинских и израильских ЛГБТ, про транс-секс-работников, сквотирующих отель в Буэнос-Айресе... В любом книжном магазине здесь можно найти большую полку по queer studies, отдельно стоящие квир-зины, ящики с кино и все прочее. Возможно, это очень европоцентристский взгляд на мир, но мне кажется, что об уровне самосознания и саморефлексии жителей отдельных стран можно судить по их отношению к квир-проблематике.

          После гей-прайда неделю назад мы все пришли сюда, разговаривали и выпивали. А потом ночью пошли альтернативной квир-колонной по городу. Главный баннер - солидарность с питерскими ЛГБТ. Потом - вечеринка под каким-то мостом, каждый ставит свою музыку, в какой-то момент появляются рабочие, уставшие, но радостные, все танцуют, всем хорошо. Было странно, что я узнала о том, что произошло в Питере от местных людей, международная ЛГБТ солидарность сейчас мне кажется более прочным и интересным образованием, чем анархистская тусовка.

       А вчера мы делали дискуссию про ЛГБТ в России, в поддержку. Несмотря на то, что людей было в три раза меньше, чем на мастер-классе по БДСМ, нам удалось всех удивить и расстроить тем, что происходит в этой далекой холодной стране. Сначала мне казалось, что я преувеличиваю, но потом я решила, что не говорю ничего лишнего, просто все так.

За все это время тут я услышала много кошмарных и прекрасных историй, которые, в начале, вообще меня не касались. А потом я поняла, что до этого я всегда избегала думать и, тем более, говорить о том, что я квир, би и так далее. Только теперь я чувствую, насколько это умалчивание деформировало мое восприятие людей и ситуаций.

         Теперь тут куча людей, гиг, трансгендеры играют около-электропанк, внезапно загорелись колонки, теперь дым и невыносимая концентрация запаха жженой пластмассы. Поэтому пойду-ка я во двор пиво пить. Пока!