Calais - 2

       Я умею останавливать время и расширять пространство, именно поэтому я все еще в Кале. Все началось с того, что кухня прекратила свою работу неделю назад, кастрюли уехали обратно в Англию, а мы остались тут. Я не проверяю почту, не просматриваю фейсбук, не читаю новости. Возможно, Путина уже все-таки убили, или Россия сгорела в пожаре, или весь Питер смыло огромной волной, но мы не знаем об этом, нам вообще на это наплевать. Почему?

       Потому что, только прекратив готовить, мы поняли, о чем вообще речь. Мы начали изучать, исследовать, внезапно научились задавать вопросы. Кто-то очень устал и уехал домой, но многие остались, мы остались, и никак не можем прекратить здесь быть. Почему?

       Потому что сейчас я сижу на одном из прекраснейших сквотов в мире, в огромной технической школе для женщин. Захват этого здания мы планировали всего несколько дней, потом еще немного бродили по крышам, прыгали по трубам, карабкались по стенам, и вот мы на месте. 

       Тут очень много места и очень милые занавески. Лестницы, ведущие непонятно куда, тайные комнаты с сотнями женских журналов. Мы решили захватить это пространство, во-первых, потому что оно очень крутое, а во-вторых, потому что несколько сквотов с мигрантами скоро будут выселены, и десяткам людей негде будет жить. Сквотировать что-либо во Франции – это значит находиться в здании 48 часов, после чего ты можешь быть выселен только по решению суда. Поэтому два дня назад мы заказали сюда пиццу, прислали сюда красивую открытку, повесили почтовый ящик с нашими именами. Мы готовы. 

         Мы проснулись утром, забаррикадировали дверь,  повесили баннер, позвонили прессе, а потом просто ждали. Полиция приехала очень быстро, но также быстро и уехала. Мэр города в отпуске, полиция не может принимать самостоятельные сиюминутные решения. Поэтому мы тут, друзья передают нам горячий кофе, сэндвичи, картошку фри, грибное ризотто, манго лично мне, vegan privilege, это очень круто спускать веревку и получать корзину сюрпризов. Нам очень нравится, что можно делать ничего, то есть тусоваться, рассказывать друг другу страшные или веселые истории, играть в дурацкие игры, брать у Иры уроки по кудо и английской грамматике, рисовать на стенах, заниматься любовью, сочинять стихи и читать их тут же, и при этом делать очень важное дело - сквотировать здание для десятков друзей, у которых сейчас большие проблемы и которым только мы можем помочь. 

       Хотя нет, видимо, не можем. Почему?

       Потому что сейчас я сижу в маленькой отвратительной камере в полицейском участке, холодные мокрые полы, а я босиком, туалет занимает треть пространства, и он воняет, очень сильно воняет, монотонный звук бесполезного  кондиционера выносит мне мозг, я хочу спать, есть, гулять, что угодно, только не быть здесь. Полиция пришла раньше, чем им можно, у нас было всего 30 секунд, они забрались через окно, мы даже не успели проснуться,  когда услышали шаги, потом побежали, крики, бьющееся стекло, дубинки и так далее. Арестовали только троих, повалили на пол, железные тугие наручники, очень громкая сирена по пути в участок, мы облажались. Во время интервью никто из нас не произнес ни слова, не назвал ни одного имени, не отреагировал ни на одну провокацию. Маленький слащавый ублюдок, улыбаясь, говорил мне на своем идеальном родном французском, что у меня есть два варианта: тут же отправиться обратно в камеру или все же провести 20 минут на солнце, но для этого мне надо кивнуть, просто подать сигнал согласия, коммуникации, проигрыша. Я не знаю, как я сдержалась и не плюнула ему в лицо. На хуй мне твое ебучее солнце, когда внутри все вонючее, тухлое и черное, as black as my ideology, когда сотни людей оказываются в ловушке твоей неосознанности и трусости, когда ты – один из сотен тел, живущих только собой и своей упрощенной, лимитированной экзистенциальной тошнотой, ты держишь меня тут, на своей, нет, даже не своей, ты знаешь вообще чей территории? Это все, что ты можешь от меня получить, мое физическое присутствие, часы и минуты моей жизни. Потому что мне плевать, я исключаю себя из этого, твоего, пространства, я думаю. Я думаю, что мы все оказались на неправильной стороне капитализма, что мы должны занимать и вытеснять, пока не останется ничего не нашего, что мы не должны ждать, терпеть и делать исключения, we are fucking angry, что все, что у нас есть – это дружба, это мы. Я забыла об этом в России, в России со мной не умели дружить, а тут я опять вспомнила, поняла, что все это черт побери значит. Почему?

        Потому что потом нас все же выпустили и конечно же встретили, нас привезли домой и накормили ужином, нас обнимали и задавали сотни вопросов, а потом мы пошли пить портвейн и случайно угнали что-то плавающее, не знаю как это по-русски, pontoon, и долго на этом плавали по каналу, ведущему в море, в пролив, в Англию. А весь следующий день мы валялись во дворе, освобождали продукты, готовили чудо-еду, стригли друг другу волосы,  а потом напились и пошли в парк развлечений, бесплатно залезая на все аттракционы, пиво, spliffs, картинг, мы заняли все гоночные машины, суперпогоня, мы постоянно слышали «спокойнее», «тише», «остановитесь», но нам было все равно, мы сбивали друг друга, обгоняли, прыгали по машинам, из одной в другую, кричали, разрушали все вокруг и очень долго не могли остановиться. Почему?

       Потому что мы вернемся в школу и оставим ее себе. Мы построим сотни баррикад, заблокируем окна, разрушим лестницы, придумаем новые стены. Люди должны где-то жить, мы должны где-то жить.  Через несколько месяцев я буду абсолютным refugee, так что все это обо мне, про меня, со мной, я не вернусь в Россию.

       Потом я пошла спать, но теперь проснулась, потому что очень много дел, и еще потому что через пару дней я и мы, все, кого я успела уговорить, едем потеряться в Пиренеях, как я очень давно хочу. Мы будем долго блуждать в горах, жечь костры, обниматься с овцами, бегать за лошадьми. Чтобы забыть все, что было тут, а потом вернуться сюда и начать все сначала. Почему?

        Потому что сидя в камере все эти часы, я видела десятки мигрантов, которых изъяли из под машин, из багажников, с крыш, неважно, они все арестованы, они сидят напротив меня, прозрачные стены камер, мы общаемся знаками, сколько я здесь, почему, куда я еду, откуда я знаю, куда я еду, зато они знают, они показывают мне фотографии своих семей, или своих разбитых лиц, или футболки с надписью England, пытаются рассказать свои истории, такие похожие, нам не нужен язык, мы все прекрасно понимаем. Потом их уводят, приводят других, и еще, и еще, а я сижу, и еще буду сидеть, white privilege.

        Я не знаю, что еще сказать, что еще выбрать, как объяснить. Каждый раз мне все сложнее и сложнее писать по-русски и каждый раз я все менее и менее понимаю, кому я пишу.  Но чем дальше, тем интереснее, очень хорошо. Сейчас я иду наращивать бороду, мой друг пожертвовал мне свою, потом мы пойдем на местную дискотеку, а потом будет новый день, очень хорошо, что и его я проведу не в России. Удачи!